Есть в гражданском протесте люди, которые пришли недавно, а есть такие, кто на собственной шкуре уже понял, что защита своих прав — дело опасное. Но отступать некуда. Среди таких людей наш следующий герой — Павел Федорович. Он мало знаком новой волне активистов протеста, но хорошо известен тем, кто начинал готовить марши несогласных еще с 2006 года.
Павел пришел в Объединенный гражданский фронт Гарри Каспарова в начале 2006 года. Он из Мурманска. Главная черта Пашки — быть незаметным, но безмолвно выполнять любое поручение, которое необходимо в конкретный момент. Изумительный сисадмин, которому подвластно все компьютерное "железо", он владеет большинством компьютерных программ, связанных с печатью, изданием брошюр, листовок, газет. Виртуозно владеет программами составления видео. А опыт работы по изготовлению рекламы, позволяет ему быстро с ноля создать любой баннер, вывеску и т.п. Казалось бы, востребованный специалист, чего ему не хватает в жизни?
Еще в начале своего первого правления Владимир Путин провозгласил, что в городах не останется "деревяшек" — деревянных двухэтажных бараков, которые массово строились после войны. В годины того лихолетья Мурманск был сожжен дотла, и восстанавливая город, строились, в первую очередь, маленькие двухэтажные дома по типу бараков с удобствами на улице. Позже в советское время в большинство таких домов провели воду, но удобства так и остались на улице. Мать Павла — медицинский работник, видимо так и "не заслужила" более достойного жилья, чем такая деревяшка. И растила двух сыновей, всю жизнь живя в таком фонде.
Весть о том, что семье предоставят новое благоустроенное жилье была воспринята на "ура!", — сам президент обещал — но радоваться пришлось не долго.
— Наш областной отдел по архитектуре предоставил в Москву план Мурманска, на котором просто отсутствуют все "деревяшки", а их сотни, — рассказывает Павел, — так наше областное правительство отчиталось за выполнение наказа Путина по сносу ветхого фонда. То есть в документах наших домов уже нет. И мы все как бы переселены как бы в новые дома. Но в Мурманске ликвидировали домостроительный комбинат, и строительства почти не ведется. Словом, надежда на что-то благоустроенное растаяла. И нам еще повезло. Поскольку видя, что в Мурманске есть "незастроенные участки", областное правительство стало такие "участки" продавать московским бизнесменам, которые, платя деньги, ни сном ни духом не знают, что покупают целые улицы, на которых в реале стоят двухэтажные дома, в которых проживают целые семьи. Проданные участки надо очистить. Тут и там неожиданно стали загораться дома старого фонда. Семьи — погорельцы распихиваются по общагам, а земля расчищается для некоторых покупателей. Но нельзя же поджечь всех... Словом, живем, как на пороховой бочке.
Искать справедливости у тех, кто продает тебя с потрохами бессмысленно. Павел присоединился к протесту.
Поначалу Федорович просто бесплатно выполнял просьбы мурманских активистов, выпустить тот или иной агитационный материал, наладить компьютер. А когда в России стала формироваться организация участников боевых действий "Забытый полк", всецело отдал себя помощи в ее развитии. Но и власти не дремали. Всех уже не раз запугивали, пытались ссорить. Трусливые отошли в сторону. Осатльные остались. На провокации реагировали уже как на неизбежность или как на назойливых мух.
24 декабря 2008 года Павел работал в своей мастерской. Я в этот день находилась в Москве на вокзале в ожидании поезда. Павел позвонил, поинтересовался, когда я приеду. Поболтали, договорились о встрече перед Новым годом.
Меня, как водится, на вокзале, помимо друзей, встретили сотрудники центра "Э", незаконно обыскали. Пашка встречать не пришел. Через день стала интересоваться у соратников: где Федорович? Никто не знал. Он уже пару дней не выходил на связь. 29 декабря мы начали активный поиск Пашки, и нашли его в травматологическом отделении больницы Севрыба с обширными ожогами. Подняли все службы. Друзья из числа пожарных рассказали, что парень случайно остался жив. Его подожгли, предварительно заперев дверь снаружи. Как он вырвался — чудо.
И вот уже мы летим к Пашке в больницу. Пытаемся восстановить цепь событий. Вечером 24 декабря Федорович сидел в своей рекламной мастерской в полуподвале 9и этажного дома. Чтобы войти в мастерскую, надо пройти по длинному узкому коридору, который тянулся на добрый десяток метров. Павел занимался заказом: изготавливал рекламный щит.
Вечером к нему заглянул один навязчивый знакомый, интересовался, когда у Забытого полка новые мероприятия в Москве. Пытаясь разговорить Павла, вытащил бутылку пива с откручивающейся крышкой.
— Я выпил всего глоток и отрубился, — вспоминает Павел. — Пришел в себя от жара и от того, что задыхаюсь. Весь проем того узкого коридора горел. Я побежал сквозь пламя к выходу, но всегда приоткрытая на улицу дверь была снаружи закрыта. Мне удалось выбить дверь. Пока ее выбивал, одежда на мне вспыхнула, думал, сгорю заживо. Оказалось, что снаружи дверь была приперта деревянным блоком. Выскочив на улицу, я потерял сознание.
Пашка был доставлен в больницу в критическом состоянии с множественными ожогами тела. Для любителей поерничать сообщаю: он был трезв.
Наши заявления в прокуратуру превратились в поток отписок из последней, акт возгарания просто исчез из материалов проверки. И не случайно: в протоколе было сказано, что поджег был совершен в трех местах, при этом чуть не сгорел бомж. Словом,словом, никто не виноват, что длинный бетонный коридор, в котором случайно оказались куча горящих материалов загорелся сразу в трех местах. Последним огонь добрался до мастерской, в которой парень работал. В полиции появилось очередное уголовное дело, оставшееся нераскрытым. А тот "знакомый" просто исчез из города. Заставить силовиков его искать не удалось. Полиции это было совсем не интересно.
Лечение было очень болезненным и очень длительным. Друзья помогали, чем могли. И никто из оппозиции старался не тревожить парня по организационным вопросам. Все понимали, что, возможно, он внутри уже сломан. Но не тут-то было.
— А что "Забытому полку" больше не нужна моя помощь?
— Пашка, мы думали ты уже отошел от дел...
— Как теперь я могу отойти? Я теперь закопченый и "прожженный" на этом деле. И отступать мне некуда. Этот преступный бардак должен быть прекращен.
! Орфография и стилистика автора сохранены
