Из Газы выпускали тех палестинцев, у которых есть паспорта третьих стран и не выпускали тех, у кого таких паспортов нет. Посмотрел интервью с палестинцами – обладателями российских паспортов (ранее учились в СССР/РФ или женились). Помимо этих паспортов их образ жизни и мысли мало отличался от среднестатистических палестинцев, оставшихся под бомбежками. А еще существуют палестинцы, допустим, с иранскими паспортами. Их выпустили из Газы, невзирая на их взгляды, а тех, кто паспортами не обзавелся – не выпустят, даже если они искренне ненавидят ХАМАС.
Абсолютно аналогично, граждане России, сумевшие приобрести паспорта развитых стран до 2022, с большей вероятностью поддерживают политику Путина и являются бенефициарами режима, нежели россияне внезапно уехавшие после начала войны. Однако первые проблем почти не испытывают, а вторые расплачиваются за политику, с которой в массе своей не согласны.
С другой стороны, боевики ХАМАС стреляли, не спрашивая паспортов. Протесты левых студентов западных ВУЗов, или толпы бедняков на улицах мусульманских стран, направлены не против людей с определенным гражданством, а носят антисемитский/антиколониалистский характер. Богатый сионист враг для обеих данных групп, даже если у него паспорт Зимбабве.
Мы еще вернемся к современным событиям, но сначала постараемся проследить историю взаимоотношений между лояльностью определенному государственному образованию и лояльности определенным образу жизни/религии/идеологи (далее по тексту все эти термины практически взаимозаменяемы).
1. Античность
1.1 Концепция гражданства, подразумевающего политические права и патриотические обязанности, сформировалась в полисах Древней Греции. В тот период патриотическое поведение совпадало с рациональными социально-экономическими интересами гражданина. Уничтожение полиса, резко снижало личную безопасность его граждан. Даже если их не убили/обратили в рабство при штурме, то выжить вне привычного дружественного социума было тогда довольно сложно. Помимо этого, граждане как правило составляли привилегированное меньшинство населения полиса, владеющее львиной долей расположенного в нем имущества.
Таким образом, защита гражданином своего полиса почти всегда была прямой защитой собственных жизни и имущества, а участие в захватнических войнах полиса в случае успеха могло обеспечить гражданину и его потомкам существенные экономические выгоды. Граждане были фактическими совладельцами своих государств, и для большинства это был их главный актив.
Данный период отличался от современности во множестве отношений. Территория (земли пригодные для сельского хозяйства) была действительно самым важным ресурсом, обеспечивающим базу существования следующих поколений. Идея раздавать гражданство приехавшим в ваш полис эмигрантам и, уж тем более, жителям завоеванных территорий показалось бы тогда верхом безумия. Изъятие собственности граждан вражеского полиса и обращение их самих в рабство было, напротив, абсолютно логичным. Ведь иначе, гражданин-совладелец с высокой вероятностью пойдет сражаться за свой полис используя все свои ресурсы.
Патриотическая идеология вступила в эпоху кризиса по мере подчинения большинства полисов крупным государствам или превращения самих полисов в крупные государства. По мере того, как Рим из маленького городка трансформировался в столицу огромной империи, простым римским гражданам становилось все сложнее чувствовать себя совладельцами государства. И пусть граждане еще долго, сохраняли привилегированное положение, хлебные раздачи и прочие преимущества, желание этих граждан идти в солдаты, чтобы расширять империю ради еще большего процветания постоянно снижалось. Ведь успехи или неудачи завоевательных походов империи, как правило, обогащали отдельных представителей элит, но мало влияли на регулярность хлебных раздач. Интересы элитарных групп, оставшихся реальными совладельцами римского государства, стали расходиться с интересами его простых граждан.
Античные идеологи еще долго писали о гражданских добродетелях и славных временах настоящих римлян времен республики. Императоры боролись с "падением нравов" и много чего еще было сделано. Однако готовность к патриотическому самопожертвованию простых римлян неуклонно снижалась. Среди прочего потому, что число реальных совладельцев государства редко превышает несколько тысяч. Чем больше государство, тем дальше интересы его совладельцев от интересов простых подданных.
1.2 Наиболее яркой чередой конфликтов вокруг религии/образа жизни периода античности была эпопея иудейских восстаний, начиная от Маккавеев во 2 веке до н.э. вплоть до восстания Бар-Кохбы во втором веке н.э. Еще до прихода римлян, правоверные иудеи испытывали к эллинизированной части ее населения такую неприязнь, что в буквальном смысле "кушать не могли". Им было не важно грек ты, перенявший греческую моду иудей или сириец, и уж тем более каково твое гражданство. Предпочитаешь греческую одежду и обычаи – рискуешь получить нож под ребра.
За первые полтораста лет нашей эры у Рима не было ни одного внешнего врага, который бы уничтожил столько римских солдат и разорил столько римских провинций (от Сирии до Карфагена) как многочисленные религиозные секты. Современные историки вам объяснят, какие конкретно действия римлян спровоцировали отдельные инциденты, и какие политические соображения могли двигать конкретными действующими лицами. Однако если смотреть на всю совокупность этих восстаний глазами граждан-совладельцев, то никаких рациональных обоснований произошедшему найти не получится. Просто погибло много людей. Преимущественно самих верующих.
Заканчивая с античностью, подчеркну один момент, важный для нашего дальнейшего рассуждения. Победа Рима над Карфагеном привела к тому, что в долгосрочной перспективе благополучие граждан Рима выросло, а граждан Карфагена снизилось. Многочисленные религиозные конфликты античности вели почти исключительно к ухудшению благосостояния их участников. Т.е. изначально гражданский патриотизм был с большей вероятностью рационально выгоден, нежели религиозный фанатизм.
2. От ренессанса до мировых войн
2.1 В средневековье о гражданском патриотизме в основном забыли, за редкими исключениями отдельных городов-государств, в обсуждаемом смысле весьма похожих на греческие полисы. Средневековые крестьяне крайне удивились бы требованию воевать за своего короля потому, что они французы или жители Лангедока. Дворяне воевали потому, что служили за землю, деньги, положение рода при дворе. Служили лично человеку (королю, герцогу), а не фикциям вроде "Франция" или "Англия". Да и сами короли провозглашали подвластные территории своим личным владением, никого в граждане-совладельцы не записывая. Почему так случилось я подробно описывал в этой статье.
Однако ренессанс возродил к жизни многие античные концепции, включая гражданский патриотизм. Централизация государственной власти требовала трансформации сознания дворянства из феодального частно-владельческого в сословное со-владельческое. Проблема была в том, в это время пик своей популярности переживали религиозные войны. Вопросы о том, как правильно причащаться и на каком языке читать писание с разгромным счетом выигрывали конкуренцию среди других причин умирать и убивать.
На конфликт между лояльностью государству и лояльности убеждениям было сформулировано два принципиальных ответа:
Первый дал Аугсбургский мир, провозгласивший принцип "чья власть того и вера".
Второй ответ был более изящен. Он подразумевал превращение патриотизма в светскую религию, жертвы во благо которой ставились выше жертв во благо традиционных религий.
Первой по этому пути пошла Франция, где после нескольких десятилетий взаимной резни на религиозной почве, дворянство, а также лично Генрихи III-IV, вдруг решили, что принадлежность к французам для них важнее принадлежности к гугенотам или католикам, а противостояние Испании важнее того, какой веры твой союзник.
2.2 Поначалу новый извод патриотизма затрагивал преимущественно высшие классы. Владевшие землями, крепостными и преимуществами на госслужбе дворяне, и правда обладали некоторыми чертами граждан-совладельцев. Чернь о патриотизме поначалу не догадывалась, а потому обычных солдат предпочитали насильно забривать в рекруты, или проще, как Фридрих II, ставить в ряды своей армии пленных солдат противника. Какая разница: что своих, что чужих в строю все равно держала лишь палочная дисциплина. При Фридрихе еще не додумались до идеи о том, что распространение гражданского патриотизма на низшие классы дешевле и эффективнее телесных наказаний.
Эту недоработку исправили снова во Франции. Теперь уже революционной, провозгласившей всех французов братьями во гражданстве. Подход оказался весьма эффективным с военной точки зрения. Патриотически индоктринированные крестьяне воевали успешнее насильно забритых в рекруты.
После французской революции над превращением гражданского патриотизма в государственную религию активно работали во всех странах Европы. Причем занимались этим с двух противоположных флангов. Разного рода прогрессисты и либералы видели в гражданско-патриотической мифологии обоснование своего права на участие в управлении государством. Консервативные правительства активно пропагандировали ту же самую мифологию, чтобы обеспечить исполнение гражданами их патриотических обязанностей, не подразумевая никаких прав взамен.
(Выскажу крамольную мысль, что одной из главных причин небывалого кровопролития мировых войн были не столько новые технологии, сколько возможность убедить широкие массы населения в том, что интересы простого немца/француза/русского совпадают интересами его страны. Без всеобщей веры в эту явную подтасовку массовые призывные армии были бы попросту невозможны).
В реальности положение "простого" населения Европы 19 века было максимально далеко от граждан-совладельцев античных полисов. Настоящими совладельцами государств того периода были довольно незначительные по численности политические и экономические элиты. Лишь они могли получить какие-то выгоды или издержки от внешнеполитических приобретений или потерь государства. Совладельцев государства не может быть много. Простое же население несло преимущественно издержки гражданства.
2.3 На данное несоответствие различные идеологии отвечали по-разному.
Коммунисты разоблачали патриотический обман, резонно заявляя, что бедные совладельцами государства не являются. Они говорили простые немецкие/французские рабочие гибнут на фронте за интересы капиталистов. Как бы плохо я ни относился к Ленину, но его риторика в отношении бессмысленности ПМВ для рабочего класса, весьма точна. В качестве альтернативы коммунисты предлагали сделать простых людей "настоящими" совладельцами государства путем изгнания "эксплуататоров", т.е. реальных текущих совладельцев.
Фашисты, напротив, приняли концепцию граждан-совладельцев слишком буквально. Конструкция "жизненного пространства" как массового блага для немцев осмысленна только если простые немцы на самом деле владеют Германией. Иронично, что одним из немногих наглядных предложений о том, как это жизненное пространство может быть полезно конкретным простым немцам, стала идея раздать захваченные земли немецким фермерам. Крайне сомнительная с точки зрения роста благосостояния промышленно развитой, урбанизированной Германии. Еще более иронично, что по факту в 1940 году простые немцы совсем не рвались ехать заселять захваченную Польшу, переселение в которую им активно рекламировали власти. В реальных условиях 1940-х, как и в предыдущую эпоху, получить выгоду от захвата территорий могли лишь условные Круппы или Геринги, платить же за успехи или неудачи все равно приходилось простым немцам.
В развитых демократиях провозгласили, что данное противоречие может быть ликвидировано за счет всеобщего избирательного права. О сомнительности данного тезиса поговорим как-нибудь в другой раз.
Религиозные войны в ХХ веке стали называть идеологическими, но сути это не изменило. Коммунисты боролись за то, чтобы в других странах не было эксплуататоров и всем приходилось отмечаться по ночам в очередях. Анти-колониалисты за то, чтобы где-то далеко исчезли белые колонизаторы, прогресс и процветание, и аборигены могли вдоволь голодать и убивать друг друга.
Было еще много прогрессивных идей от уничтожения всех городов до массового убийства воробьев, но мы далеко отклонимся их систематизируя. Все они были о том, что кто-то считал, что знает как правильно жить, и старался навязать подобный образ жизни как можно большему числу людей.
Для нашего рассуждения важно, что к середине ХХ века гражданский патриотизм и религиозный/идеологический фанатизм поменялись местами по степени своего влияния на благосостояние и иные рациональные интересы простого населения.
Эльзас и Лотарингия несколько раз переходили от Германии к Франции и обратно, но это почти не влияло на благосостояние их жителей. А вот Северная и Южная Кореи, или Куба и Сингапур выбрали разные идеологии/образы жизни. И это радикально повлияло на благосостояние и безопасность их населения.
Приращение или утрата территорий государств в последние столетия, за редчайшими исключениями, никак не влияли на благосостояние их жителей. А вот чучхе, радикальный ислам или Пол Пот с Греттой Тунберг влияли на благосостояние уверовавших в них очень значительно.
Таким образом, долг защищать собственное государство стал, по сути, религиозным верованием, не основанным на рациональных выгодах для своего носителя. А вот защита определенного образа жизни/мысли/веры стала обосновываться вполне рациональными аргументами.
2.4 Несмотря на все вышесказанное, необходимость защищать территорию государства до сих пор повсеместно внедряется в сознание молодежи почти религиозными методами. А религиозную веру допустим, в благотворность либеральных экономических рецептов, следование которым позволило миллиардам людей выйти из нищеты, с детства нигде не внушают.
Для будущего развитых стран не столь важно какое гражданство имеют приехавшие к ним мигранты, сколь важно, чтобы они не были радикальными исламистами, а еще лучше были в принципе готовы отказаться от своей культурной идентичности и образа жизни в пользу ассимиляции западной культурой. Однако получив гражданство те же самые мигранты вдруг приобретают неотъемлемые права на свободу вероисповедания и культурного самовыражения. Более того нельзя сделать требование отречься от ислама или отказаться права носить хиджаб условием приема мигрантов в гражданство.
Возврат к принципам Аугсбургского мира осуществляется почему-то лишь на одном краю спектра государств. В Северной Корее, Афганистане или Газе сложно быть активно не согласным и даже реализовывать некоторые культурные практики. Подавление в подобных странах иных культур и мнений западные левые если и не одобряют, то смотрят на него сквозь пальцы, как на преодоление колониального прошлого и защиту самобытности.
В то же время мы не можем принудительно выслать погромщиков BLM в Либерию, а левых студентов Гарварда в Венесуэлу, потому что все они граждане США. Хуже того, если вдруг какая-то развитая страна провозгласит, что не пускает на свою территорию людей с определенной культурной или этнической идентичностью, ее сразу объявят фашистской (не путать с угнетенными, желающими полностью изгнать евреев с определенной территории).
Резюмирую: применение принципов, восходящих к греческим полисам и гражданам-совладельцам, выглядит все более странно в мире многомиллионных государств и конфликтов, строящихся вокруг образа жизни/мысли. И почему-то эти принципы применяются крайне ассиметрично.
Других выводов пока не будет, но постараюсь когда-нибудь дописать продолжение.
! Орфография и стилистика автора сохранены
