"Verra la morte e avra i tuoi occhi" (итал. "Придет смерть и у нее будут твои глаза")
Чезаре Павезе
Кажется, что красивая женщина не может подвергнуть себя страшной смерти. Это алогично относительно эстетики и витальности как таковой, но не этики, которой здесь нет, как и кантовского "звездного неба над головой". Если речь, конечно, не идет о звездах кремлевских. Всегда поражала непристойная пошлость этой фразы. Нравственность и мораль здесь — лишь формы бегства от страха, от своей подлинной природы, репрессивные подавляющие механизмы для первобытно-дикого большинства.
Россия скатилась в средневековье. Вся она теперь — бесконечный танатос. Из лиц сограждан словно бы выхолащивается, стирается современность. Это уже другие лица. Лица святых. И лица людей, вглядевшихся в смерть.
Но подлинные ценности россиян оказались несколько иными, чем ожидали даже самые циничные скептики. Похороны гопника Тесака привлекли куда больше народа, чем трагедия Славиной. В Нижнем Новгороде убрали все цветы, принесенные на место гибели Ирины.
Мы наблюдаем не трагедии прошлых веков, в которых был какой-то даже романтизм, это не смерти от любовных страданий, это не бегство в небытие подростков, страшное, но все-таки, типично предсказуемое. Это уже национальное отчаяние.
Жизнь в режиме чрезвычайного времени, а именно такова жизнь в нынешней РФ-ии, становится ментально и физически невыносимой. Один из симптомов — согласие к "выпиливанию". Не смогла не употребить этот маргинальный термин по причине его животно-живописной точности. Констатация тотальной социальной незащищенности и конечно же, и опять — полное экзистенциальное фиаско. Если не отдельного человека, то самого проекта "Россия" и непосредственно всякого субъекта, заточенного хотя бы и лингвистически (русский язык) под этот проект.
Особенно прискорбно осознавать то, что в России подобная жертвенность по-прежнему воспринимается как неотъемлемая часть жизни тех, кто осмелился подать свой голос в бездне безмолвного отчаяния, это видится затравленному обществу как неизбежное долженствование тех немногих, которых обычно называют недовольными, несогласными, как ранее их же именовали юродивыми, а ныне — психически несостоятельными, ненормальными.
Ирина Славина напоминает мне гениального японского писателя Юкио Мисиму, совершившего харакири. Ибо бросив вызов фактически всей послевоенной системе мироустройства, он оказался лицом к лицу с реальностью, в которой ему уже не было места.
Несмотря на взаимоисключающие мировоззрения Славиной и Мисимы, оба этих жеста — это жесты отчаянного патриотизма, ведь Ирина писала: "...это хоть сколько-нибудь приблизит наше государство к светлому будущему, или моя жертва будет бессмысленна?" То есть, до конца, даже умирая, она на что-то надеялась. Это и есть настоящая русская героиня, но как нет пророков в своем отечестве, так не нужны в нем и герои.
! Орфография и стилистика автора сохранены
