В продолжение разговора о "русской идеАлогии" хотел начать со смешной истории из личной жизни. Через пару лет после свадьбы мы с женой решили совершить путешествие по Волге. Я загрузился под самую завязку Бердяевым и его "сотоварищами" по "Вехам", и мы отправились на пассажирском теплоходе из Москвы, по-моему, в Ростов-на-Дону. Через какое-то время я впал в задумчивое состояние, стал малоконтактен и начал проявлять признаки сильного душевного волнения. Юля, которой тогда едва минуло 20, не на шутку встревожилась, приняв происходящее на свой счет. В конце концов, прижатый к стене, точнее – к палубе, я сдался и объяснился как мог: "Понимаешь, я, по-моему, разочаровался в диалектическом материализме, он больше не кажется мне таким убедительным". "И это все?!" – спросила моя крайне практичная жена, не оценившая масштаба трагедии. А ведь для меня рухнул целый мир. Я зашел на корабль законченным материалистом, а на берег сошел в лучшем случае релятивистом. Бердяев разрушил фундамент моего советского миросозерцания. При этом я не стал антимарксистом – я просто перестал Маркса абсолютизировать. Я понял, что при определенных обстоятельствах идеи могут становиться более мощными драйверами исторического движения, чем всякого рода материальные потребности и интересы.
Маркс сам никогда не преувеличивал значимость своих открытий. Он описывал законы развития западной цивилизации, жизнь которой имел возможность в деталях изучить. Насколько сделанные им открытия были применимы к другим цивилизациям, он точно не знал. Ориентируясь на его эссе об азиатском способе производства, можно предположить, что сам он распространять свои выводы на другие, малознакомые ему культуры, не собирался. Это за него сделали другие. Поэтому тезис о борьбе экономических классов как главном драйвере истории, вполне адекватно описывающий положение дел внутри западной цивилизации, кажется менее универсальным, когда речь заходит об описании законов развития незападных цивилизаций. Еще в 90-е годы я высказал предположение, что для России более верным является тезис о том, что ее историческое развитие определяется в большей степени борьбой культурных, нежели экономических классов, то есть гораздо больше зависит не столько от столкновения интересов, сколько от борьбы идей. Позднее именно эти соображения легли в основание моего высказывания о люмпен-пролетариате как главном бенефициаре путинизма. Сегодня я могу лишь добавить, что свою окончательную победу люмпен-пролетариат одержал, продвинув наверх идею "русского мира".
Антипод люмпен-пролетариата в России – культурный класс "русских европейцев". Русские европейцы проиграли свою борьбу за Россию именно потому, что провалили задачу создания своего образа "русского мира". В XXI веке они оказались абсолютно бесплодными в идейном отношении и ничего, кроме механической кальки с европейских либеральных идей, предложить русскому обществу не смогли. Не говоря уже о том, что в их среде не возникло ни одной значимой группы, для которой власть была бы инструментом реализации их идей, а не наоборот: идеи – инструментом захвата власти. Локомотивом новой истории для России станет (если станет), на мой взгляд, не новый экономический, а новый культурный класс, сгруппировавшийся вокруг идеи альтернативного образа "русского мира". Для образования такого класса необходимым условием является наличие компактного интеллектуального меньшинства, выступающего в качестве "производителя новых смыслов", которое станет точкой кристаллизации общественного движения. Это звучит парадоксально, но для сохранения русской цивилизации нужна альтернатива не столько Путину, сколько условному Дугину-Стрелкову (имея в виду не конкретную личность, а тренд). Нужно такое другое видение России, которое позволяет сформировать "анти-крымский консенсус" с перспективой создания вокруг него альянса общественных сил. Либеральная мантра, которую в значительной своей части повторяют сегодня русские европейцы, к сожалению, сама по себе таким видением не является, поскольку в ней Россия не занимает центральное место.
! Орфография и стилистика автора сохранены
