В 2015-2016 годах меня заинтересовал феномен смертников Исламского государства как уникального оружия массового поражения, которое было создано буквально у нас на глазах. Ключевое отличие этого оружия от иных видов оружия массового уничтожения заключалось в принципиально иных технологиях его проектирования и создания — не материальных, а когнитивных.
В новейшей истории подобный феноменальный опыт использовался ранее только один раз — в императорской Японии в ходе Тихоокеанской войны 1941-1045 годов, однако Исламское государство крайне творчески подошло к нему и добавило в этот опыт свои уникальные решения.
Итогом моего интереса стал небольшой документальный фильм на базе написанного текста. Фильм достаточно любительский, по сути, это был мой личный опыт работы с видеоредактором, поэтому я бы не стал его предлагать к просмотру сейчас, так как понимаю, что уровень — ну, он и есть любительский. Но текст остался, и, возможно, будет смысл его издать отдельно после некоторой дополнительной проработки.
Так вот, тогда я писал следующее:
"...Специфика идеологии Исламского государства не позволяет ему идти на союзы с кем бы то ни было — слишком высоко поднята планка, слишком амбициозная заявка на единовластное лидерство в исламском мире. У Халифата не может быть союзников — только подданные.
Сказанное означает, что для решения текущей задачи — защиты своей территории — Халифат должен мобилизовать все имеющиеся у него под рукой ресурсы, а также создать новые, причем не просто новые, а уникальные, которых нет ни у кого, которые не способен использовать ни один из его противников.
Смертники стали одним из таких уникальных ресурсов, а также уникальной технологией ведения боевых действий..."
Почему я обратился сейчас к этому тексту? На мой взгляд, у нынешней России сегодня складываются те же самые условия, в которые попало Исламское государство в момент своего противостояния со всем окружающим его пространством. Проект ИГ имеет свою собственную уникальную специфику, поэтому нет смысла пытаться проводить прямые аналогии с режимом сегодняшнего Кремля, хотя соблазн, безусловно, есть: тот же чисто террористический и агрессивный подход к окружающему его пространству, невозможность опоры на внутреннее развитие, единственным выходом из чего является внешняя агрессия. Но (повторюсь) — различий неизмеримо больше, а потому прямых аналогий нет и не будет.
Здесь интересно другое. Кремлёвский режим прошел в своем развитии целый ряд стадий, которые в итоге завершились тем же самым позиционированием по отношению к внешнему миру: полное отсутствие союзников и неадекватно "задранные" амбиции правящей верхушки, которые исключили ее из того круга, в котором возможно вести переговоры и находить компромиссные решения. По сути, Кремль поставил проблему: либо он победит весь окружающий его мир, либо победят его. Под победой здесь, конечно, понимается разрушение в чистом виде. Созидательного проекта у Кремля по отношению к окружающему его пространству нет, но и у окружающих его субъектов тоже нет сколь-либо внятного проекта трансформации территории под нынешним контролем Кремля. Это положение приводит к тому, что борьба может вестись только на полное уничтожение субъектности либо Кремля, либо всего остального мира.
Здесь, наверное, нет смысла оценивать перспективы — чисто по ресурсным соображениям у кремлевского режима нет и не может быть ни малейших шансов на победу. Итогом этой борьбы будет крах режима и его полная элиминация. Что никак не отрицает борьбы, в ходе которой этот итог и будет достигнут. Вопрос лишь в глубине краха и времени, которое потребуется на достижение этого результата.
Схожие проблемы всегда вызывают и схожие ответы на вызовы. Технологическая и промышленная деградация России вполне объективны: правящий страной класс (а точнее сословие) в своём бэкграунде — чистый криминал, срощенный с низовыми звеньями силовых и административных структур. Этот конгломерат мог прийти к власти только на волне распада государства и слабости "пост-распадных" структур управления. Подобные условия как раз и сложились в начале девяностых годов после краха СССР и в течение последнего десятилетия 20 века, когда Россия не смогла создать устойчивые структуры управления в силу того, что не был сформулирован консенсусный для новых элит проект развития. Именно в этой среде и возникли условия для накачивания криминальных конгломератов ресурсами, после чего один из таких конгломератов (мы называем его "питерской командой" или условным "кооперативом "Озеро") сумел прорваться в высшие уровни управления страной.
Не будь этой группы, к управлению могла прорваться какая-нибудь иная криминальная группировка — условный "Уралмаш" или не менее условные "ореховские" - это вопрос вероятностей, так как условия для прихода к власти мафиозных криминальных структур к концу девяностых уже сложились. Пришли те, кто был обременен моральными принципами в наименьшей степени — вот они и являются сегодня российской высшей властью. Проблема понятна: криминал нигде и никогда не был способен на развитие. Его цель — не производство национального богатства, а его перераспределение в свою пользу, что в итоге и стало причиной ускоренной деградации страны и ее архаизации. В таких условиях постановка вопроса о борьбе с окружающим пространством имеет только одно решение: крах самого проекта криминального государства. Тортуга могла существовать, пока вписывалась в логику борьбы колониальных держав, как только она перестала в нее входить, пиратский остров был ликвидирован. У криминала нет и не может быть никаких шансов в борьбе с системным противником — и Кремль в его виде "Мафия стейт" это подтвердит в очередной раз. Не прямо сейчас, но в обозримом будущем, тем более, что такая постановка вопроса уже озвучена.
Тем не менее, борьба идет. И вот здесь как раз и возникла аллюзия на Исламское государство. У Кремля есть только одна возможность продлить свое существование в ходе борьбы с превосходящим его по всем параметрам противником — найти уникальное оружие, которое он сможет предъявить на поле боя. Своеобразная стратегия чуда.
На системном поле никакого чуда произойти не может. Во всех компонентах Кремль навылет проигрывает своим противникам. Война — это борьба между организационными структурами, ресурсами и технологиями. Всё это у Кремля заведомо хуже и ниже по уровню, чем у противостоящей ему сегодня "коалиции Раммштайн", а угрозы применения оружия массового поражения, равно как и попытки предъявить "аналогов не имеющее вооружение" вызывают очевидно скептическое отношение. Провести террористическую атаку еще сохранившимся в арсеналах остатком былой мощи, конечно, можно, но ответ, кратно превосходящий возможный ущерб, делает эту попытку попросту бессмысленной. Кроме того, крайне сомнительно, что ядерные арсеналы России сегодня вообще могут представлять какую-либо системную угрозу: при том уровне распада и деградации, который демонстрируют абсолютно все сферы деятельности, было бы даже странно, если ядерный потенциал страны находился хотя бы в относительной готовности. Для террористического акта его, наверное, хватит. Но для системной угрозы — уже однозначно нет.
Поэтому попытки Путина угрожать системным образом выглядят крайне жалко и убого, и на этом поле найти возможное "чудо", которое поможет ему продержаться какое-то лишнее время, однозначно не получится. Вытащенные "из-за печки" закрытые за полной бесперспективностью проекты гипер-торпед, вызывающих цунами, ракет с ядерным прямоточным двигателем и прочие, которые анонсируются в качестве "аналогов не имеющих", для современной технологической базы России неподъемны даже если бы имели хоть какую-то практическую ценность. Единичные экземпляры для организации террористической атаки — возможно, но и только.
Стратегия "чуда" может быть найдена на совершенно ином уровне. И опыт Исламского государства, которое не стало соревноваться в промышленных технологиях, сделав упор на технологиях когнитивных, вполне может быть востребован. При условии, конечно, что на это хватит времени и интеллекта вкупе с организационными возможностями.
Массовое применение смертников может стать таким "чудом". И определенные контуры попытки поиска такого решения уже есть. Я, конечно, имею в виду пресловутую ЧВК "Вагнер" с ее косплеем на нацистскую "дивизию" "Дирливангер" (которая на самом деле никакой дивизией по причине своей малочисленности не была, но суть ее была схвачена и творчески переработана: вербовка криминала под гарантии помилования и освобождения с последующим использованием его в качестве смертников на поле боя.
Стоит вспомнить, что Исламское государство не сразу пришло к решению о применении смертников, как уникального инструмента и оружия поля боя. Однако попытки соревноваться в прямом столкновении быстро убедили руководство ИГ, что шансов у такого противостояния нет. Военный руководитель Исламского государства Тархан Батирашвили (Абу Умар аш-Шишани) дважды пытался захватить курдские анклавы Кобани и Тель-Абьяд в прямом общевойсковом штурме. Естественно, что боевики ИГИЛ, не имеющие соответствующей подготовки, при отсутствии грамотного среднего командного звена и нормальных военных штабов, не имея опыта взаимодействия, потерпели сокрушительное поражение в обоих случаях.
А вот ставка на смертником-истишхади, которые сочетали в себе точность применения и мощность подрыва, оказалась вполне "рабочей". По сути, каждый смертник стал аналогом ракеты, наводящейся точно в цель и причиняющей серьезные разрушения. Остался последний шаг — обеспечить массовое применение таких "живых ракет", что и позволило Исламскому государству создать тактическое преимущество на поле боя. В случае тиражирования этого инструмента и постановки его "на конвеер" тактическое преимущество могло обернуться уже успехом на более высоких уровнях.
Поэтому и были востребованы когнитивные технологии обработки сознания не единичных террористов, а больших групп людей, создание атмосферы и ценностных категорий, позволяющих построить подобный конвейер. На мой взгляд, Исламское государство опоздало с решением и практическим воплощением его в жизнь. Первые лагеря массовой подготовки истишхади появились в 2015 году, набрали "ход" в 2016 году, но военный разгром завершил этот проект буквально на взлете. Будь у ИГ возможность продержаться еще года два, возможно, что это оружие смогло привести его к паритету с противниками, а там — как знать. Но не успели.
В России конвейер смерти, запущенный пока в лагерной среде, только набирает ход. Проектом заинтересовалось уже министерство обороны, которое тоже начинает вербовать смертников в лагерях и тюрьмах, конкурируя на этом поле с "первооткрывателем" технологии Евгением Пригожиным. И уже сейчас очевидно, что технология имеет ряд ключевых недостатков.
Первый — численный. Убыль набранных таким образом смертников заведомо выше возможностей вербовки их в лагерях и тюрьмах. Через достаточно короткое время желающих таким образом "скостить" свой срок станет меньше, а затем и вовсе сойдет на нет. Поэтому смертников нужно искать в других группах населения, а значит — создавать расширенную версию той идеи, под которой людей будут призывать идти умирать. Пока эта идея "заточена" под "лихих людей" и сводится к тому, что теперь можно делать всё, за что они попали на зону, при условии, что это будет делаться по приказу государства (или людей, государством на это уполномоченных). С трудом, но эту идею можно продать криминально-маргинальной среде "на воле", хотя проблема понятна: на зоне контингент уже собран в одном месте, а "на воле" он рассредоточен, и его нужно еще как-то собрать для идеологической обработки.
Но попытки создания подобной идеологии уже есть. Пропаганда включилась в процесс героизации вооруженного криминала, распространяя увлекательные истории про вчерашних убийц и насильников, героически проливающих кровь за отечество. Формируется образ — с одной стороны героический (что для убийцы совершенно немаловажно), с другой — демонстрирующий абсолютную вседозволенность. Создается и романтизируется образ современного пирата "на патенте" - фактически корсара в новой "обёртке". Скоро пропаганда наверняка обратится к образам таких корсаров в российской традиции — казаков Ермака, к примеру, которые расширяли российскую территорию и, по сути, бывшие такими же уголовниками и лихими людьми "на патенте".
Проблема здесь та же самая — быстрая исчерпаемость того ресурсного поля, на котором возможна вербовка смертников. На все российское население подобных "казаков" найдется от силы несколько сот тысяч (да и то, скорее всего, это оптимистичное предположение). Поэтому проблема создания идеологии, прославляющей смерть, как смысл жизни, остается востребованной. В каком-то смысле Путин уже дал ТЗ для поиска этой идеологии, сообщив оторопевшим подставным матерям на встрече с ними примерно следующее: "все равно ведь умрут — от водки или в ДТП, уж лучше так — в бою"...
И возникает вопрос, возвращающий нас к Исламскому государству: успеют ли? ИГИЛ не успел, его сбили "на взлёте". Кремль тоже только сейчас начинает беспокоиться этой проблемой и ищет пути ее решения. Точнее даже, не ищет, а нащупывает. Успеют ли кремлевские идеологи сформулировать идею, привлекательную для миллионов, что умереть — это лучше чем жить? При всем внешнем абсурде подобной постановки вопроса его стоит рассматривать вполне серьезно: когнитивные техники и практики вполне могут справиться с подобной задачей. Правда, неизвестно, потянут ли кремлевские этот уровень — задача-то крайне нетривиальная, а их интеллект слишком низок для подобных решений. Но проблема стоит, и ее уже как-то решают. Смогут решить и успеют ли решить — вот в чем вопрос.
! Орфография и стилистика автора сохранены
