Где-то в начале застойных 80-х, работая в небольшой газете, помнится, я получил задание написать о только что открытом школьном музее, посвящённом недавно погибшему парню, выпускнику этой школы, отдавшему жизнь в далёком Афганистане.
Школа была небольшая, двухэтажный домик на окраине города, в промзоне, а сам музей представлял собой пару витрин в школьном коридоре с личными вещами (записная книжка, что-то из формы, какие-то школьные грамоты и фотографии с принятия присяги).
Об "интернациональном долге" воюющих (и гибнущих) в Афгане ребят знали все, хотя официальная пресса держала "мхатовскую паузу", не спеша раскрывать подробности "тайной" войны. Но на бытовом, человеческом уровне власть пыталась воздать скромные почести погибшим 18-летним парням, которые (разумеется) не имели права выбирать, где им служить "отчизне".
Школьный музей был попыткой нравственного компромисса - совместить непопулярную и "тайную" (для общества) войну с моральной ответственностью перед родными и близкими, - попыткой воздать должное памяти погибших в условиях официальной молчанки.
Заказанный мне материал (который просматривался и утверждался так называемым "первым отделом") как раз и должен был совместить эти странные подходы: рассказать о героизме человека, обходя военные детали его гибели.
Я листал странички выгоревшей на солнце и потрёпанной записной книжки - совсем мальчишки, посланного "престарелой" властью умирать за её имперские интересы в чужую страну.
И среди прочего - там был текст какой-то армейской песни (сейчас уже смутно помню слова). О каких-то песках, обжигающем солнце, о военном братстве, романтике южных гор и пыльных дорогах.. Это было так пронзительно, что я не мог не взять эти строчки для текста статьи. Но прекрасно понимая, что их "зарубят" в "первом отделе" по причинам военной "секретности" (вдруг коварный враг узнает, о чём поют бойцы в Афганистане), - сослался на то, что речь идёт о тексте школьной песни (дань детской, походной романтике).
Редактор с подозрением посмотрел на листы, готовые отправиться в типографию: "А это действительно школьная песня, вы уверены?" "Конечно, - соврал я, - из детской, школьной книжки.." Так и вышла эта статья о погибшем мальчике - с армейской песней, которую он выписал когда-то своим детским почерком.
Вряд ли я понимал тогда, почему так важны были эти строчки. Но теперь, пожалуй, могу сформулировать: это было уважением к той реальности, в которой он отдал жизнь. Цензурировать и прятать эту трагическую реальность казалось чем-то недостойным. Я не мог знать обстоятельств гибели, у меня не было доступа к военной информации, - но я мог проявить уважение к личности этого парня, которому выпало несчастье родиться и погибнуть в "бездарной стране".
Почему я вспоминаю об этом? В конце концов, история безымянных могил псковских десантников, закопанных "инкогнито" в землю родным государством, - сняла последние вопросы к облику этой власти.
Но даже советский режим (столь же имперский, милитаристский и антигуманный) не закапывал "героев" своих подлых войн втихаря, под покровом тайны, в безымянных ямах, не отрекался от собственных граждан и даже открывал музеи в школах (пусть из соображений ложного патриотизма).
Деградация российской жизни, её расчеловечивание (от молчащей верховной власти до молчащей родни с компенсацией в кармане) - представляет собой огромный контраст даже в сравнении с советскими временами.
Эпоха "гибридных войн" путинской России - совпала с эпохой "гибридной совести" нынешнего общества. Да и жертвы тайных войн сильно поменяли свой человеческий облик.
Если наёмников Вагнера и ждут школьные музеи в будущей стране, то скорей уж на стендах "позорного прошлого".
! Орфография и стилистика автора сохранены
