Стоун, выступавший у Познера, очень похож на российского либерала (на приличного, неглупого, обаятельного человека – ты да я, да мы с тобой), рассуждающего об Америке, которую знает не только по книжкам, туристическим поездкам и полугодовой стажировке в Оклахоме. Но и по самому распространенному либеральному мифу об Америке, являющемуся лакомой частью самоидентификации интеллигентного человека в России. И пока этот интеллигентный человек клеймит кровавый путинский режим или убогую Рашку, как кот, ходящую по кругу, вроде как все канает под правду. По меньшей мере – остроумно, эмоционально и смело, по нынешним непростым временам. Что – бонус, и мы ему за это вроде как благодарны.
Но как только для контраста он начинает приводить положительные примеры в виде умного и разумного Запада, тут же дает петуха и проявляет ту степень ненаигранной наивности, за которую слушающей его американской или европейской университетской публике (если представить себе невероятное, что она слушает нас и качает башкой) становится неудобно: способный мальчик, в школе на первой парте сидел, но лучше бы помолчал о том, чего не знает.
Америка, как самый кондовый представитель семейства Запада в колебаемой ветром России, мифологизирована, как мало что. Два самых распространенных мифа, интеллигентский и патриотический, сражаются между собой бескомпромиссно, словно риторические приемы: ад и рай с фигой посередине. На самом деле Америка не нечто среднее, а просто другое – страна, где рациональности, без сомнения, несравнимо больше, чем в России, но если говорить об уровне интеллектуальной, исторической, культурной вменяемости, об умении отделить облако иллюзий от плевел реальности, то желаемое и лестное занимает свое место у печки.
Стоун – человек (для меня, конечно, для моего знания и понимания Нового Света) думающий и стремящийся к точности человек. Другое дело, что Россия для него, как и для многих других критиков американской мечты – книжное, альтернативное и декоративное поле для примеров. Увы, это издержки риторики: читатели и слушатели всегда требуют положительных примеров, а где их взять, если они дефицит в природе? Значит, надо идти от противного: раз Россия – империя зла для американских неоконов, то попробуем увидеть её, как негатив примитивной пропаганды. (Если Евтушенко за колхозы...). И тогда белое по закону инверсии становится грязным из чувства противоречия, и наоборот.
Конечно, не видеть, как не видит Стоун, экспансионизма у Сталина и СССР можно только в дискуссионном запале. Но Стоуну (в его идеологических построениях) Россия интересна только как антитеза: вы, мои родные патриоты, утверждаете, что – белые и пушистые, а у них медведи по улицам бродят с водкой в кармане трусов, так я вас удивлю и лояльным отношением к Сталину, и пониманием загнанного в угол Путина, и вообще русской альтернативой американскому империализму.
Я помню, как слушал подобные вещи у Жижека, или читал аргументацию левых интеллектуалов из когорты добровольных друзей страны советов в Европе, и только сам тормознувшись на Западе, понял, в чем причина этой демонстративной куриной слепоты. Россия здесь, повторим, десятая спица в колеснице, не в ней дело. А вот ощущение от выстроенной несправедливости в собственной стране такое сильное (впрочем, как и у нас), что хочется больнее уколоть неразумных оппонентов. И лучшим укором становится перелицовка идеологического жупела: вы говорите, что совок – мясорубка и бесчеловечная кровавая карусель по сравнению с нашей европейской или американской цивилизацией, а я вам нарисую голубя мира и рай для трудящихся, о котором – срать-пердеть-колесо-вертеть – миру чистогана и капитала и не снилось.
Таковы законы публицистического убеждения: обыкновенные качели – хочешь приподнять один конец, надави на другой.
Поэтому бессмысленно судить о Стоуне или другом человеке левых убеждений в Америке или Европе (да еще и эмоциональном художнике, не чуждом запросам широкой аудитории, то есть культуртрегеру по натуре) по его рассуждениям о том, что нам известно лучше, ибо мы при совке жили. Но считать просоветские или даже просталинские взгляды левого мыслителя критерием вменяемости и точности его суждений о том, что он знает на самом деле (как мы об антипартийной группе с примкнувшим к ним Шепиловым), столь же опрометчиво, как судить о композиторских способностях Шостаковича по его подписи под письмом против Сахарова.
Любая социальная система построена на конформизме и упрощении, хотя бы потому, что сложным труднее пользоваться, спрос на него мал, как на снег в Нигерии по Брину, а осознающим разницу между оригиналом и массовой копией сложнее манипулировать. Это не означает, конечно, что все хороши, что между Путиным и Обамой с Кэмероном нет разницы; но эта разница не столько личностей, хотя и личностей тоже, сколько институтов, традиций, как социальных, так и культурных. Разница в правилах, формирующих социум, в согласии с этими правилами большинства. То есть в рутинных привычках, церемониалах вежливости и искусственности (другой синоним – культура), которые вырастают веками, как травка, и почти нерукотворны (в смысле уходящей за горизонт длительности). Влияние исторической инерции, признание главенства ритуала над на спонтанностью и порывистостью - море, что никогда не приедается.
Но, суть, конечно, не в том, что одни живут с отчетливым пониманием социального устройства своей страны, а другие – асоциальное быдло. Хотя традиции советско-российского антиинтеллектуализма и являют множество примеров демографического оскудения и искажения картины личности в России. Но это еще не повод считать, что американские или европейские общества – не массовые общества потребления, где имеющие социальный капитал не манипулируют остальными в своих интересах. В том числе с помощью таких безотказных приемов, как патриотизм или выставлении оппонента исчадием ада, будь даже этот оппонент всего лишь сторонником другой партии. И с использованием упрощенной, основанной на мифах картины мира, о которой и говорил в основном Стоун.
Можно задаваться вопросом: стоило ли Познеру, человеку умеющему ладить с любыми временами, как мало кто, усложнять представление об Америке в ситуации антизападной истерии производителей и получателей путинской ренты? Стоило, предположу я, хотя Познер мне чужд не менее чем Киселев или Соловьев. Потому что противодействие упрощению, редукции – осмысленная стратегия интеллектуала. Стоун, безусловно, не Ноам Хомский, но он в равной степени редкое и типичное явление современной Америки. Редкое, потому как стремящихся к бескомпромиссному осмыслению и в Америке зияющее меньшинство. Типичное, потому что не левых интеллектуалов в Америке и Европе практически нет; и понятно почему: они видят то, чего не видят интеллектуалы в России (или не хотят видеть, не придают значения, потому что это усложняет пропагандистское противостояние) – реальные социальные и культурные проблемы чужого общества, которое нам, как и Стоуну Россия, нужны только в качестве антитезы в риторическом высказывании.
Конечно, для путинских пропагандистов Стоун эта находка, типа камня, под которым британская разведка прятала свои секреты. Но это если считать, что проблемы России в Путине и его своре, и мол замени Путина с Сечиным Навальным с Ходорковским, как наша спящая красавица воспрянет ото сна, как в футуристических виршах Пушкина. Если же считать, что проблемы России не в личностях, а в российской культуре, лежащей в основе асоциальности и некритического восприятия себя, в толстоевском мифе о народе-богатыре-богоносце, которого не было и нет, то усложнение в понимании реальности, пусть и чужой, не бессмысленно.
Понятно, что в неприятии Стоуна российскими интеллектуалами – и ненависть к социалистической проблематике, дискредитированной совком, в том числе к новым прочтениям марксисткой теории, которой вроде бы мы все наелись, как идеологического говна, еще в той жизни. У нас до сих пор хороший тон – гордиться своей правизной, как проницательностью. А то, что именно интеллектуалы не сумели сформулировать понятные и общеупотребительные правила и нормы социального поведения для страны от моря до моря, а решили сделать перерыв и пожить всласть при вымороченной версии новорусского капитализма, это такая ерунда, о которой и говорить смешно. Не смешно; и сколько бы ни делал ошибок Стоун, его несогласие на упрощение заслуживает уважения: упрощение – не прием, а основа самообмана и соблазна, самых опасных иллюзий для нас и того парня.
