Силовики ушли. Все. Центр пустой. Прошел с утра по Грушевского, по Институтской. Дошел до того места, где убили людей. Метрах в тридцати всего от того места, где вчера сидел. Но их было не пройти.
Исковыряно снайпером там все. Деревья, тумба. Видно, как он их убивал. Видно, как убивал, как они прятались за этой тумбой, как он ковырял эту тумбу, и как все-таки попал, как тащили, как вкалывали обезболивающее, как перетащили потом за стеночку, как вытаскивали затем в тыл… Все читается.
Кровь еще не впиталась. Земля жидкая от крови. Это не метафора.
И — шапка со сгустками. Опять.
И вот стоишь здесь, стараясь не наступать на жидкую землю, крутишь башкой, смотришь на этот синий дом, в котором вчера сидел этот снайпер и откуда он и убивал этих людей — метров сто, не больше, практически в упор стрелял — смотришь на солнце, на этот теплый ветерок, пахнущий уже весной, на улицу, открытую теперь для прохода, и не понимаешь…
Зачем? Ведь всего тридцать метров. И эти тридцать метров прошли уже и сами протестующие. Которые тоже стали выползать из-за баррикад. Вот они, стоят со своими щитами, дубинками и касками на этом вот самом месте. Молчат. Смотрят на жидкую бурую землю. Зачем? Ради чего? Чего добиться-то хотели? Ну все равно же: мы — здесь. Вот мы — стоим. Ну так на хрена тогда людей убивали?
Надо написать обо всем этом, а… Кончился завод как-то. Ничего не хочется сегодня. С утра сижу туплю в монитор, а ничего из себя выдавить не могу.
Только ощущение этой жидкой земли под ногами
И еще — ботинок. Рядом с тумбой.
Тот один из десяти накрытых простыней погибших, который лежал вчера на Майдане, был именно без одного ботинка.
Это его ботинок.
Почему-то это оказалось очень важным.
Вот этот вот ботинок.
! Орфография и стилистика автора сохранены
