Я сейчас нетрадиционно так пост построю, я сначала обращусь с коротким открытым письмом к сотрудникам следственных изоляторов. Я признательна за то, что вы меня читаете, но я так подозреваю, что читаете вы непосредственно и только то, что относится к вашим изоляторам. Поэтому я с этого и начинаю, тут как раз про вас. Слушайте, ну хватит уже считать, что я, или какие-то еще общественные наблюдатели с вами воюют, и вот эти "разные стороны баррикад", такой задачи нет. Есть задача содействия в защите и соблюдении законных прав и интересов заключенных. Это бывает сложно, поскольку законы зачастую — идиотские, и совершенно непонятно, почему одни интересы незаконные, а другие законные, когда они несильно отличаются. И вам бывает сложно, и нам бывает сложно.
Тем не менее, вот это "вы — правозащитники, у вас — свои интересы, а у нас вот не любят хозотряд, а это неправильно, потому что там хорошие ребята есть", — а я что, против? Вообще нет противоречия. Я — не представитель криминальных сообществ, я с ними незнакома. У меня другие функции. Наблюдатель также не ставит себе целей разоблачить коррупционные схемы, изменить мироздание и разрушить стены тюрем. Когда я стану журналистом, политиком, прокурором, — у меня будут такие цели. А сейчас — другие. Они уже описаны выше.
Я не воюю с ФСИН. Если с моей стороны вдруг военные действия начинаются — то они реакция либо на беспредел, либо на ложь. На беспредел — потому что это прямое и грубое нарушение закона, и реагировать на него — моя фактическая задача в соответствии с законом. На ложь... ну, от нее все, наверное, расстраиваются. Я, кстати, совершенно нормально воспринимаю ответ "извини, а я тебе не буду отвечать на этот вопрос". Тут только надо понимать, что это сильно разогревает интерес к несущественному поначалу вопросу, и в скольких-то там процентах случаев ответ я узнаю. Неважно — в тот ли день этажом ниже, или через месяц, приложив определенные усилия. Просто потому, что я любопытная, и образование мое — узнавать. Но в этом случае — нет вранья и нет конфликта.
В общем, я хотела сказать, что в моем случае противостояния нет. А за человеческое отношение и попытку помочь лично мне я всегда очень признательна. В частности — за сегодняшнее. Спасибо. Извиняюсь, кстати, за цирк, который устроили, надеюсь, больше не повторится. Ну, может, кого-нибудь повеселили.
Так, по пятому изолятору у меня сегодня претензий нет, вопросов — много. Вот мне непонятно, почему так сложно передавать книги. В других местах таких проблем не возникает. А в библиотеке книг мало, в частности — качественных. Про книги потом отдельно напишу.
Цензоров, кстати, хвалят. В частности — Дмитрий Рукавишников, сравнивая их работу с Матроской. Письма приходят быстро и с адекватным вмешательством.
Дмитрию арест продлили. Он сказал судье: ну, и у вас тут все было запланировано заранее. Судья обиделась и сказала: очень оскорбительно такое слышать, у нас тут ведь судебное разбирательство!
Занятная ситуация. Что-то я все меньше верю в судебные разбирательства...
Илья Гущин. Сидит в курящей камере. Сам не курит. Говорю: хотите в некурящую камеру? Он: так их же нет. Я: а если б были? Он смеется: в такие, как были бы — нет, не хочу. Почему? Он: ну понимаете, это были бы такие камеры, в которых сидели бы сплошные фундаментальные мусульмане. Не очень хочется. Ну да... Коротко поговорили о его письме по поводу бирюлевцев. Сошлись на том, что обращался он к конкретным людям, а публика восприняла — как обращение к либералам и белоленточной интеллигенции. Также передала ему просьбу "Росузника" впредь свои письма подписывать. Он смеется, говорит — да, накосячил...
Марголин Александр. Вообще не успеваю с ним поговорить, он только говорит: все нормально, все хорошо... типа обо мне не парься. Ремонт в камере сделали, сегодня их должны поднять туда со сборки. Там просто в камере обнаруживается парень—колясочник, 228 3 и 4, ему семь лет дали, практически неходячий. Администрация была в недоумении, что им его доставили, доктор был в шоке, и что делать с ним — неясно. И как он на этап вот такой поедет? Но потом доктор говорит: но, с другой стороны, преступления ведь он совершал? И отпусти его — опять совершать будет? (А я, кстати, парня спросила, поскольку он в сознанке — а ты их на коляске или без совершал? Он говорит: и на коляске... и без...) Ну, я в любом случае за милосердие. Если есть надежда его актировать — я была бы рада. Может, все—таки на Матроску?
Алексей Гаскаров. Вроде, все ОК. Интересуется протестными акциями, выборами в КСО, чем дышит народ, амнистией. Амнистией, кстати, интересуются все.
Леонид Развозжаев. Пытаются ограничить в ознакомке, а он даже, читая 80 томов, не успел еще к прослушке подступиться. В пятницу, боимся, ограничат. Жалобы на здоровье. Доктор говорит: здоров! раз с делом целыми днями знакомится. Я считаю, что это — неверная логика. Он пытается успеть хоть что-то понять, следствие ему мешает, а СИЗО говорит: раз читает — значит, здоров. А чего ему — конвульсии имитировать? мыло кушать? Довольно бесчеловечная получается система, нехорошо это. В камеру, правда, перевели просторную, чистую, светлую. Это спасибо. Телевизора с холодильником нет. ТВ Лене не нужен, а холодильник хорошо бы... Сокамерники — новенькие, передачи Развозжаева съедают за два дня. И много легкостатейников, автомобилистов, они целыми днями прикалываются и не дают сосредоточиться.
Вот все болотники, Луцкевич и Зимин на выезде были. А история одна еще занятная — сидит такой один автомобилист, нерусский, девушку задел, которая дорогу перебегала, сначала его оштрафовали, потом с потерпевшей они не договорились, его снова закрывают, давай опять судить, но судили по видеотрансляции, и в самый ответственный момент связь прервалась, — и теперь он не знает, что ему присудили. Пребывает в задумчивости. Уважаемые представители администрации пообещали узнать и ему сказать.
И еще два момента. Первый: при всем уважении к администрации и коллегам по ОНК, я считаю неправильным, когда общественные наблюдатели приходят в отказную камеру и начинают там людей учить, что надо обязательно отмечаться в журнале дежурств. Люди все взрослые, сами разберутся, что им делать. Это — не дело общественных наблюдателей. Я в камере не сижу (пока, хвала Всевышнему), и в карцер меня не посадят. И что вот тогда других лечить? А чего тогда не ходить не уговаривать подследственных вину свою признать? Если уж заключенные именно в пятом СИЗО решили не расписываться в журнале — так у них есть на это свои причины. Мне вообще эта идея расписываться кажется не слишком правильной и избыточной, а насколько это законно — честно говорю: не знаю. Меня это не красит.
И в продолжение: наблюдатель спрашивает сотрудника: а можно я у заключенного возьму и унесу вот эту симпатичную бумажку? И сотрудник честно: не знаю.
Мне это историю напомнило про юность, когда мы студентами молодыми в белых лентах все на площадь Красную протестовать ходили. Ну, тащат нас сотрудники в свою милиционерию, сажают в обезьянник. Я сижу в углу, учу конспекты по философии, которую сдавать на следующий день, в другом углу какая-то свалка и общее недовольство. Я думаю, ох, придется вмешаться. А тут мимо чешет куда-то полковник, руководитель. И мой друг из обезьянника, наглый по жизни, ему громко так говорит, но не кричит: "Товарищ полковник, остановитесь!"
Тот такой останавливается: что?
Игорь ему: "Товарищ полковник, скажите-ка, а ваши люди имеют право нас бить своими палками?"
Тот почему-то, может, от наглости его, оторопел, задумался и отвечает: "Не знаю".
Игорь ему показал рукой вдаль и говорит: "Ну так пойдите и узнайте".
Немая сцена. Замер весь отдел, включая сотрудников с палками, полковника и студентов. Видимо, задумались, куда за этим знанием следует пойти.
Кстати, это полковник на той же площади через пару лет, после смены режима, при случайной встрече моей маме хвастался, как он меня сам лично без протоколов из отдела выпускал и в душЕ всегда восхищался и сочувствовал.
Ну вот да, сколько лет прошло, а ничего не меняется. Надо всегда куда-то пойти и что-то узнать. Я схожу.
! Орфография и стилистика автора сохранены
