Первые десять дней наступившего года посвятил мемуарам. Уехал, думал отречься от кремлевской суеты, продолжить труд всей жизни. Вот я уже мысленно перебираю, как скупой свои сокровища, встречи с Юрием Владимировичем. Будапешт, 56-й. И рука сама начинает водить пером по бумаге. Политическое наследие Андропова – безмерно важно для молодого поколения! Надо...
Звонок... Нет, не дают работать! На проводе Чубайс.
- Понимаю, Питирим, тебе не до нас, весь в мемуарах, в Москву тебя не вытянешь, было бы бестактностью даже просить, а если я сам к тебе заскочу?
Заскочил.
Входим в гостиную. Садимся в кресла. Какая-то необязательная светская беседа. И тут он со своим, выстраданным:
– Ограбили меня, Питирим. Слышал?
Как не слышать!
– И как-то странно ограбили. Квартиру московскую, где мы с женой толком и не бываем. Раз в год по обещанию. Ежу ясно – ничего ценного там не держу... Взломали дверь и все разворошили. Зачем? Сначала покушение, теперь вот ограбление. Тут какая-то тайная связь! Но она, извини, от меня ускользает. Нет пророка в своем отечестве. На тебя все надежда.
– Любят тебя, Толя, – понимаю: капля иронии здесь не помешает. – Любят. Помнишь, как дядя Леня Брежнев говорил? Любят меня, вот и анекдоты обо мне рассказывают...
Дядю Леню, говорит, помню хорошо. А повода для ерничания не вижу.
Ладно. Давай серьезно.
– Ходорковского, – говорю, – ограбили реально, тебя – фигурально, символически. Радуйся. Цени!
– Ценю, – говорит, – как умею. Но кто-то за этим стоит. Кто?
– Думаю, это заговор. Возможно, международный. По восхитительной наглости – узнаю руку "Моссада". По хитроумности и элегантности замысла – носом чую МИ-5, британских коллег. А может, – размышляю, – здесь и украинские оранжевые козни.
– Этим-то что неймется?
– Как же! Ты же идейный вождь! Автор идеи либеральной империи! Газ Украине, можно сказать, в точности по твоей идее перекрывали. Рыночные цены – кусок либерализма. А ногой на горло наступить – имперская практика. Хотя я этих штучек не люблю: если империя, так империя, а если ваш с Гайдаром рынок и либерализация – то это другое, это не по мне.
Совсем сбил человека с толку. Страху навел, можно сказать. Хотя как он говорил? "Нас запугать нельзя!" А вот мы попробуем.
– Значит, так. Покушение, ограбление, – загибаю пальцы, – чего-то здесь не хватает. Так... Меркурий во втором доме, луна ушла, шесть – несчастье. Жди, Анатолий, изнасилования! – радостно заключил я. – И это получается практически гегелевская триада!
– Да как это возможно!? – возмущается Анатолий Борисович. – У меня – охрана! И вообще! Неловко даже слушать!
– Знаешь, – говорю тихо, вкрадчиво, – ловко, неловко, но береженого и бог бережет.
– Феминистки меня оприходуют, ха-ха-ха, – смеется Анатолий Борисович, и вижу я, ему не смешно.
– Может, феминистки. Может, нацболки. А может, простые гражданки с активной жизненной позицией. Входишь в свою городскую квартиру цветочки полить, а там – они, студентки-комсомолки-спортсменки во-о-т с таким ножичком! Между прочим, – смотрю на него многозначительно, – Уголовный кодекс РФ ответственности за изнасилование мужчины женщиной не предусматривает. Это только на братской Украине, еще до оранжевых смутных времен, ввели. У нас – нет. У нас – пожалуйста. В наших колониях – уж я-то доподлинно знаю – не содержится ни одной женщины, осужденной за изнасилование мужчины. Ни одной!
Призадумался он вроде.
– А смеешься, – продолжаю гнуть свою линию, – ты зря. Случаи уже бывали. Вот в Южной Африке. Три бабы на одного мужика. Он еле живой ушел.
– Ну, так это в Южной Африке. Где Африка и где мы.
– Не скажи. Наши дамы не хуже. Три сорокалетних тетеньки изнасиловали таксиста в Нижнем Новгороде. Совсем недавно, в сентябре минувшего года. Кстати, Автозаводский район, вотчина Бориса Немцова, твоего однопартийца. Приняли за Борис Ефимыча? Кто знает, кто знает. Вижу, задумался.
– Но это еще что! Помню, когда-то, в молодые годы, преподавал я марксизм-ленинизм в техникуме гребочесальщиц. Так там... страшно сказать.
Вижу, Анатолий Борисович изменился в лице, взгляд его потерял привычную твердость. Пальцами по столику журнальному забарабанил и на дверь посматривает.
– Впрочем, не буду, не буду. Как говорили у нас в управлении: меньше знаешь – лучше спишь. Но одно прошу, Толя: отнесись серьезно. Засада и обстрел из огнестрельного оружия. Ограбление. Дело писательское, гонорарное даже и вспоминать не хочется. Но попытки изнасилования твоя репутация может и не выдержать. История повторяется дважды... трижды... четырежды. Но всегда фарсом. И какой-то фарс становится последним. Представь: судебный процесс по делу о попытке изнасилования Чубайса! В клетке четыре дамы! Или больше! Случись такое, все будут ржать, как лошади, все животики надорвут, и на этом твоя, Толя, эпопея закончится.
Уехал он озадаченным, но не убежденным. Похоже, не поверил. Ну-ну.
А через пару дней я по своим каналам навел справки – в лифт с незнакомыми женщинами уже не садится!
Все события и персонажи являются вымыслом. Любые совпадения случайны.
